— Все прошло отлично? — спросила она, не сводя глаз с дороги, когда на двух колесах свернула за угол. Вдали завыли сирены.
— Как кусок торта. Гладко, как касторовое масло.
— Твоя улыбка оставляет желать много лучшего.
— Извини. Отголоски несварения желудка сегодня утром. Но мое пальто набито большим количеством денег, чем нам может понадобиться.
— Как мило! — рассмеялась она. Эта — неотразимая улыбка, этот наморщенный носик! Я так и жаждал куснуть его или, по крайней мере, поцеловать, но удовольствовался товарищеским похлопыванием по плечу, поскольку сейчас все ее внимание должно было быть сосредоточено на управлении машиной. Я сунул в рот жевательную резинку, чтобы удалить красную эмаль с зубов, и начал сдирать свою маскировку.
Я менял свою внешность, и одновременно со мной то же делала наша машина. Ангелина свернула в боковую улицу, кашле еще более тихую улочку и поехала по ней. Никого не было видно. Она нажала на соответствующую кнопку. Ого! Нынешняя техника способна проделывать весьма интересные вещи! Слезли номера, открывая другие цифры — впрочем, этот трюк слишком прост для того, чтобы его обсуждать. Ангелина-включила дворники на ветровом стекле, когда спереди брызнули струи любопытного катализатора: там, куда они попадали, голубая краска становилась ярко-красной, за исключением верха машины, который стал прозрачным. Так что через несколько минут мы сидели под прозрачным колпаком, обозревая окружающий нас мир. Многое из того, что на вид было хромированной сталью, растворилось, отчего изменился не только внешний вид машины, но и ее марка. Как только этот процесс был завершен, Ангелина спокойно повернула за угол и поехала обратно, в том направлении, откуда мы прибыли. Ее рыжий парик был заперт вместе с моей маскировкой, и я подержал руль, пока она надевала внушительного вида солнцезащитные очки.
— Куда дальше? — спросила она, когда стая визжащих полицейских машин рванула в противоположном направлении.
— Я думал о побережье. Ветер, солнце, песок и тому подобное. Вещи здоровые и укрепляющие.
— Немного слишком укрепляющие, если ты понимаешь, что я хочу сказать! — Она похлопала себя по округлой выпуклости живота с более чем удовлетворенной улыбкой. — Ему уже шесть месяцев, седьмой идет, так что я чувствую себя не так уж спортивно. Что, — кстати, напоминает мне о…
Она, хмурясь, взглянула на меня, а затем снова перенесла свое внимание на дорогу.
— Ты обещал сделать из меня честную женщину, так что мы можем назвать это медовым месяцем…
— Любовь моя… м-м… — произнес я и со всей искренностью сжал ее руку. — Я не хочу делать из тебя честную женщину — это было бы физически невозможно, поскольку у тебя ум столь же воровского вклада, как и у меня. — Но я, разумеется, женюсь на тебе и надену самое дорогое…
— Краденое!
— Колечко на этот изящный пальчик. Обещаю. Но в ту самую секунду, когда мы попытаемся зарегистрировать брак, наши данные скормят компьютеру, и игра будет окончена. Нашему маленькому отпуску конец.
Ты будешь на крючке всю жизнь! Так что, я думаю, мне лучше схватить тебя теперь, прежде чем я стану слишком круглой, чтобы бегать и ловить тебя. Мы поедем на твой курорт и насладимся одним — последним — днем безумной любви. А завтра, сразу после завтрака, мы поженимся. Обещаешь?
— Есть только один вопрос…
— Обещаешь, Скользкий Джим? Я знаю тебя!
— Я даю тебе слово! За исключением того…
Она резко затормозила, и я вдруг понял, что гляжу в дуло моего собственного пистолета. Калибра 0,75, без отдачи, И выглядело оно очень большим. Палец ее побелел на спусковом крючке.
— Обещай мне, ты, быстромыслящий, скользкий, хитрый аферист, или я выпущу мозги из твоего черепа!
— Дорогая, ты все-таки любишь меня!
— Конечно, люблю. Но если я не смогу заполучить тебя целиком живым, я заполучу тебя мертвым. Говори!
— Мы поженимся завтра утром.
— Некоторые мужчины… их так трудно убедить!.. — прошептала она, бросая пистолет мне в карман, а себя — в мои объятия. Затем она поцеловала меня так, что я обнаружил, что чуть ли не с нетерпением ожидаю завтрашнего утра.
— Куда это ты направился, Скользкий Джим? — осведомилась Ангелина, высунувшись из окна нашего номера наверху. Я остановился, уже коснувшись ворот.
— Просто хочу по-быстрому окунуться, любовь моя, — крикнул я в ответ и открыл ворота. Пистолет калибра 0,75 рявкнул, и обломки ворот разлетелись вокруг меня.
— Распахни халат, — без злости сказала она, одновременно сдувая дымок с дула пистолета.
Покорившись судьбе, я пожал плечами и распахнул пляжный халат. Ноги мои были голыми, но сам я, разумеется, был полностью одет, с закатанными штанами и ботинками, заткнутыми в карманы пиджака. Она понимающе кивнула.
— Можешь возвращаться наверх. Ты никуда не уйдешь.
— Конечно, не уйду! — (Горячее негодование). — Не такой я парень. Я просто хотел пощипать по лавкам и…
— Наверх.
Я пошел. Наверное, и в аду нет фурии, с которой можно было бы сравнить мою Ангелину… Врачи из Спецкорпуса вытравили из нее человекоубийственные наклонности, развязали запутанные узлы подсознания, приспособили ее для более счастливого существования, чем позволяли прежние обстоятельства. Но когда дело доходило до решающего момента, она снова становилась такой же, как и раньше. Я вздохнул и, тяжело поднимая словно свинцом налитые ноги, побрел вверх по лестнице. И почувствовал себя еще более немыслимым извергом, когда увидел, что она плачет.
Джим, ты меня не любишь! — Классический гамбит со времен первой женщины в райском саду, на который, однако, до сих пор нет достойного ответа.